В стихотворении «Быть знаменитым некрасиво» Б. Пас­тернак сам ответил на вопрос, в чем заключается назначение поэзии:

 

Цель творчества — самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.

 

«Самоотдача» — вот то слово, которое дает ключ к пони­манию творчества Пастернака. Он писал не потому, что стре­мился к известности, славе, всенародному признанию, а по­тому, что поэзия — крик его души, способ самовыражения. Значимость художника определяется не количеством им на­писанного, а его честностью и силой отзвука в сердцах чита­телей. Пастернак умел добиться этого отзвука. Став лауреа­том Нобелевской премии, он писал:

 

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

 

Для того чтобы заставить читателя плакать, нужно быть гением. Эти слова сказаны были о прозе, но их в равной мере можно отнести и к лирике Пастернака. Он не оставляет чита­теля равнодушным. В противовес всем обстоятельствам, со­зданным тоталитарным государством, обрекающим на мол­чание и творческую гибель не только Пастернака, но многих его современников, поэзия осталась жить. Творчество Пас­тернака оказалось выше запретов и гонений. Это может озна­чать только одно — поэт верно понимал свое предназначение и делал то, что считал правильным.

Нет необходимости глубоко анализировать лирику Пастер­нака для того, чтобы понять отношение автора к своим произве­дениям. Дело в том, что во многих стихах он прямо высказыва­ет это отношение. Достаточно вспомнить стихотворения «Так начинают. Года в два...», «Определение поэзии», «Поэзия». Особенно интересно и необычно второе из упомянутых стихо­творений. В нем бросается в глаза мнимая произвольность оп­ределений поэзии: кажется, что подбор слов обусловлен не смыс­ловой, а, скорее, звуковой близостью. Действительно, на первый взгляд, странный ряд: свист, щелканье льдинок, ночь, поединок соловьев, горох, слезы вселенной, Фигаро. Удивительно: наря­ду с традиционными атрибутами любовной лирики, так ши как ночь и соловьи, — слезы вселенной в лопатках и горох. Но на самом деле здесь звучит настоящая поэзия, впитавшая все бо­гатства мира. Мир, раздробленный на такие несхожие составля­ющие, все же представляет собой необыкновенную цельность, единство всего сущего. Все предметы связаны между собой, пре­вращаются один в другой. В этом романтическом стихотворе­нии неожиданным оказывается финал — вселенная глуха к по­эзии. Но главное не в этом, а в том, что поэзия — есть и она воплощение и единство всего, что только существует на свете. Близко к «Определению поэзии» и другое стихотворение — «Поэзия». Даже названия их сходны. Во втором стихотворе­нии тоже дается в некотором смысле определение: поэзия не есть нечто искусственное, надуманное, противостоящее жиз­ни, но — часть жизни, составляющая человеческого бытия. Поэт умеет находить лирическое начало в самых обыденных вещах и мыслях, которые на деле оказываются не такими уж и обы­денными. Для подтверждения этого можно вспомнить одно из ранних стихотворений Пастернака «Февраль. Достать чернил и плакать...» Оно построено на уподоблении природных явле­ний и поэтического вдохновения, начала творчества. Творче­ство становится прямым продолжением весенних процессов в природе, причем стихийность написания стихов так же есте­ственна, как ливень и ветер:

 

И чем случайней, тем вернее

Слагаются стихи навзрыд.

 

Философичность лирики Пастернака заключается в том, что она решает одну из самых важных проблем современнос­ти — трагический разлад человека и мира, ставшего ему враж­дебным и кажущегося лишенным смысла. Природа видится современному человеку равнодушной, подчас — жестокой.

Все направлено против людей (в их собственном понимании): стихийные бедствия, эпидемии, космические катаклизмы обрушиваются непредсказуемо и несут гибель. Но Пастернак привык видеть природу в ином свете, его восприятие близко к пушкинскому, тютчевскому, фетовскому:

 

Сырой овраг сухим дождем

Росистых ландышей унизан.

 

Окружающий мир пронизан человеческими эмоциями и уже потому не может быть чуждым. Пастернак живет чув­ством сопричастности природе, этим пронизано его твор­чество, что бросается в глаза даже человеку, впервые открыв­шему его книгу.

Еще одна характерная черта лирики Пастернака — рели­гиозность, скорее, даже не религиозность (это слово в наше время приобрело не совсем однозначное определение с от­тенком иронии), а искренняя вера и стремление донести ее до читателя. Выражение этой веры, в частности, в том, что у Пастернака природа не живет своей особой жизнью, а явля­ется равноправной участницей человека в попрании смерти «усильем воскресенья». Здесь достаточно сослаться на сти­хотворения «На страстной», «Рождественская звезда» (ге­ниальный союз простоты и виртуозности), «Чудо», «Гефсиманский сад».

Поэт должен во всем «доходить до самой сути», как писал Пастернак в одном стихотворении. Но суть эту не таить в себе, а нести читателю, говоря с ним не с оттенком превос­ходства, а как с равным, с Человеком. Талантливый человек не должен возвышаться над толпой, «но быть живым, живым и только». В этом — высшее предначертание поэта. Чацкий, вобравший в себя «дух отрицанья и сомненья», пытается перенести западные идеи и принципы в условия оте­чественной действительности. Его не было в Москве около трех лет — за это время он стал чужим местному обществу и чуждым городу человеком. «Нет, недоволен я Москвой!» — восклицает он. Чацкий бичует пороки «офранцуженной» Москвы, страстно ненавидит всех «французиков из Бордо» и проклинает москвичей, которые этих «французиков» при­нимают.

На протяжении всей пьесы Чацкий клеймит позором фамусовых, молчалиных, скалозубов и им подобных. Под ко­нец он произносит свой знаменитый монолог, после чего тре­бует карету и уезжает навсегда. Но разве это что-нибудь изменило? Нет, главная забота Фамусова — «Что станет го­ворить княгиня Марья Алексевна!»

Все осталось на своих местах. Чацкий своими бурными и язвительными речами не заронил даже крупицы сомнений у тех, с кем так ожесточенно спорил. От традиций избавляться очень трудно. Герой пьесы Грибоедова одинок духовно, но наверняка в России найдутся люди, придерживающиеся пе­редовых взглядов. А значит, «фамусовское общество» не на­прасно так боится всего нового, в нем не случайно зреет пред­чувствие беды.

Тем не менее героев комедии Грибоедова можно встре­тить и сегодня. Хочется верить в то, что «фамусовщина» — это не массовое явление, но отдельные черты, такие как ме­щанство, ограниченность, косность взглядов, как видно, не­истребимы.