Лирика Пастернака тоскует по эпосу. Она тоскует по обы­денности, по прозаизмам. Пастернак словно ищет возможности в лирике открыться времени. Она словно пожар, словно восстание против устоявшихся жанров и разграничений. И поэ­тому Пастернак — сын своего времени, времени трех револю­ций, когда все рушилось и все приходило в движение. «Я стал частицей своего времени и государства, и его интересы стали моими», — пишет поэт. Словно с черного хода приходят в поэзию и остаются жить там навсегда все «залпом», «взахлеб», «навзрыд», «вдребезги» и «наповал». Образы в лирике рожда­ются из ниоткуда, из простых созвучий, из случайностей:

 

Ирпень — это память о людях и лете,

О воле, о бегстве из-под кабалы,

О хвое на зное, о сером левкое

И смене безветрия, вёдра и мглы...

 

Поэт дает себе полную волю, которую можно достичь толь­ко в своеобразном поэтическом бреду. Однако бред этот при­надлежит гению. Словно некто играет на наших глазах свер­кающими, возможно драгоценными, камушками в игру, пра­вила которой не ясны нам, но процесс завораживает и гипно­тизирует нас.

 

Он чешуи не знает на сиренах,

И может ли поверить в рыбий хвост

Тот, кто хоть раз с их чашечек коленных

Пил бившийся как об лед отблеск звезд?

 

Скала и шторм и — скрытый ото всех

Нескромный — самый странный, самый тихий,

Играющий с эпохи Псамметиха

Углами скул пустыни детский смех...

 

Многоточие, завершающее этот пассаж из «Темы с вариа­циями», создает некое разреженное пространство, в котором повисает наш облегченный и восторженный вздох. Стихи Пас­тернака сотканы из ничего, словно кружева из грошовых ниток, словно музыка из семи нот. Поэт абсолютно свободен в работе с материей слова. Предмет его страсти — жизнь. Но слово — орудие, посредством которого поэт воздействует на нее. Поэзию Пастернака можно назвать экспрессивной, мета­форической, непонятной. Можно придумать еще десяток оп­ределений. Все равно за ними ничего не будет стоять. Поэт ускользает, как угорь из рук, он все время находится за пре­делами своих определений. Его талант неуловим и неопреде­лим. Такова мудрость поэзии, и такова ее наивность: «Какое, милые, у нас / Тысячелетье на дворе?» Кто это спрашивает? Откуда этот человек? Зачем он здесь? Его соловьиная речь движет и мелет мир. Даль начинает говорить, кусты — спра­шивать, тоска — блуждать. Он создает шедевры, они остаются в памяти, проникают в гены, становятся частью жизни. У меня так случилось со стихотворением «Август». Можно назвать это любовью с первого взгляда — чудесным образом сразу после первого прочтения оно вошло в мое сознание, чтобы остаться там навсегда. Я ни с кем не спорил, какое стихотворение у Пастернака лучшее. Для меня, несомненно, это:

 

...Вы шли толпою, врозь и парами,

Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня

Шестое августа по старому,

Преображение Господне.

 

Обыкновенно свет без пламени

Нисходит в этот день с явора,

И осень, ясная как знаменье,

К себе приковывает взоры.

 

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,

Нагой, трепещущий ольшаник

В имбирно-красный лес кладбищенский,

Горевший как печатный пряник...

 

Пастернак сложен и прост, элитарен и доступен, таковы приметы истинной литературы. Часто окружающую действи­тельность поэт видит как текст, книгу, которую надо прочи­тать. Его охватывает восторг перед миром и его проявления­ми — где бы они ни были: в искусстве, в действительности, в природе, в траве, в ветке... Он самого Бога представляет все­могущим режиссером:

 

Так играл над землей молодою

Одаренный один режиссер,

Что носился как дух над водою

И ребро сокрушенное тер.

И, протискавшись в мир из-за дисков

Наобум размещенных светил,

За дрожащую руку артистку

На дебют роковой выводил.

 

Пастернак признавался, что всю свою жизнь он провел в борьбе за «неслыханную простоту» языка, за его первозданность и первородность. Традиция была для него порождающей силой. Обыденность он возвел в царство поэзии и поселил там навеки. Чужое порождало в нем свое. Пастернак откликался на поэзию Шекспира, Фета, Блока, Цветаевой. Его лирика полна скрытых цитат, интонационных примет его современ­ников и предшественников. Но в этом лишь еще одно досто­инство его Музы.

Лирика Пастернака — наиболее важная и существенная часть его огромного литературного наследия. В свой громкий век он оживил яркость образного языка в поэзии, создал новый образный строй стихотворения. Образ в его лирике стал существеннее, главнее содержания. Вот что он сам писал об этом: «В искусстве человек смолкает и заговаривает образ. И оказы­вается, только образ поспевает за успехами природы».