Природа — это сфера, поглощающая пространство рома­на. Чтобы понять причины поведения Живаго в определен­ных ситуациях, нужно разобраться в значении для него при­роды и ее месте в произведении.

Вся жизнь Живаго — инстинктивное стремление раство­риться в природе, не сопротивляться ей, вернуться в детство, где «внешний мир обступал Юру со всех сторон, осязатель­ный, непроходимый и бесспорный, как лес... Этот лес состав­ляли все вещи на свете... Всей своей полузвериной верой Юра верил в Бога этого леса как лесничего». Даже христиан­ство здесь неизбежно природно: то Иисус представляется «человеком-пастухом в стаде овец на заходе Солнца», то цветы провожают Живаго в мир иной, потому что «царство растений — ближайший сосед царству смерти. В зелени земли сосредоточены тайны превращения и загадки жизни».

Отойдя от Бога, а тем самым и от природы, в пору своей молодости, Живаго во время гражданской войны, когда «кон­чились законы человеческой цивилизации» и давление разу­ма ослабело, возвращался в природу через любовь к Ларе. В романе «природность» любви постоянно подчеркивается: «Они любили потому, что так хотели все кругом: земля под ними, небо над их головами, облака и деревья». Да и сама Лара появляется в образе то лебедя, то рябины, а в конце кон­цов становится ясно, что для Живаго Лара — воплощение самой природы: «Юрий Андреевич с детства любил сквозя­щий огнем зари вечерний лес. В такие минуты точно и он про­пускал сквозь себя эти столбы света. Точно дар живого духа потоком входил в его грудь, пересекал все его существо и парой крыльев выходил из-под лопаток наружу...» «Лара!» — закрыв глаза, полушептал или мысленно обращался он ко всей своей жизни, ко всей Божьей земле, ко всему расстилав­шемуся перед ним, солнцем озаренному пространству».

Именно тем, что Лара для Живаго олицетворяла всю природу, можно объяснить его инстинктивное к ней стрем­ление. Он должен был в ней раствориться, как тогда в лесу, когда он прилег на лужайке и «пестрота солнечных пятен, усыпившая его, клетчатым узором покрыла его вытянув­шееся на земле тело и сделала его необнаруженным, неот­личимым в калейдоскопе лучей и листьев, точно он надел шапку-невидимку». Растворяясь в природе, человек уравни­вается в правах с животными: они единоправные братья даже с насекомым: «Бабочка незаметно стушевалась на ней (на сосне), как бесследно терялся Юрий Андреевич для по­стороннего глаза под игравшей на нем сеткой солнечных лучей и теней».

Возвращение в лес, к началу, когда все были равны, — единственный выход для Живаго как творческой личности, в противном случае он постоянно будет чувствовать ущербность своего существования. Он и Лара — единое целое, этого требу­ет природа, этого требует его душа. Поля, «сиротеющие и про­клятые без человека», вызывают у Живаго ощущение жарового бреда: он видит, как по ним «змеится насмешливая улыбка диавола»; в то время как в лесах, «красующихся, как выпу­щенные на свободу узники», обитает Бог, и на человека нисхо­дит состояние просветления, выздоровления.

Пастернак заставляет Живаго и нас, читателей, чувство­вать не только внутренние проявления природы, но и внеш­ние, некоторые из них становятся постоянными вестниками радости или несчастья. Они предвещают будущие события «потому, что герои находятся в системе природы, на них она распространяет свои законы, в ее власти и ведении их буду­щее и прошлое».