Когда строку диктует чувство,

Оно на сцену шлет раба,

И тут кончается искусство,

И дышат почва и судьба.

Б. Пастернак

 

Поэзия часто говорит о себе самой — устами авто­ров. Те или иные аспекты поэтического предназначения привлекают к себе внимание разных поэтов, едва ли не всех. В русской литературе эта градация пред­ставлена величайшими ее именами, такими, как Пуш­кин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов, Блок, Маяковский, Ахматова. Свое, оригинальное мнение по этому вопросу высказал и Борис Пастернак. Оно явилось следствием его общих мировоззренческих и эстетических взглядов и представляет собой последовательную, выдержанную в едином ключе систему.

Первое, что привлекает внимание в стихах Пастер­нака, посвященных теме искусства, это его уподобле­ние губке, впитывающей все вокруг:

 

Поэзия! Греческой губкой в присосках

Будь ты, и меж зелени клейкой

Тебя б положил я на мокрую доску

Зеленой садовой скамейки.

 

Эта мгновенно родившаяся формула одного из ран­них стихотворений поэта стала устойчивым образом поэзии во всем его творчестве, своеобразным ее опре­делением. Позже, в стихотворении, которое так и на­зывается — «Определение поэзии», автор не находит ничего более емкого и точного для передачи сущности искусства, чем перечисление явлений окружающего мира:

 

Это — круто налившийся свисти,

Это — щелканье сдавленных льдинок,

Это — ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок.

 

Так складывается в поэзии Пастернака единственный и неповторимый образ искусства-губки, искусст­ва — органа чувств, этакого шестого чувства, о котором некогда писал Гумилев.

Этот образ не сразу стал доминирующим в творче­стве автора. Так, в стихотворении «Пиры» поэт-еще склонен к традиционным изображениям поэтических пиршеств: «Исчадья мастерских, мы трезвости не тер­пим». Вспоминается Блок с его «Поэтами»: «А у поэта всемирный запой, и мало ему конституций!» Но уже и в этом стихотворении пиршество имеет особый ха­рактер:

 

Пью горечь тубероз, небес осенних горечь,

И в них твоих измен горящую струю.

Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,

Выдающей строфы сырую горечь пью.

 

Что значит поэзия для людей? На этот вопрос Пас­тернак уверенно отвечает, что в ней — наше право на бессмертие: «А в рифмах умирает рок». В рифмах рождается та правда, которая невозможна в мире обы­денности, та правда, с которой в эту жизнь входит «ми­ров разноголосица».

Поэзия имеет своим истоком саму жизнь — во всех ее проявлениях. И так же, как сама жизнь, согласно Пастернаку, есть непреходящее чудо поэзия является «и творчеством, и чудотворством». Поэзия творит «об­раз мира в слове явленный». Искусство открывает че­ловеку глаза на мир, на его чудесное существование — в этом его нравственная задача, в этом — утверждение принципов добра и красоты.

Искусство и простота — тема, которая волновала Пастернака. Его самого нередко упрекали в ненужной, чрезмерной сложности образов и приемов. И потому в стихотворении «Волны» он решает раз и навсегда оп­ределить характер и пределы поэтической простоты. Поэзии доступно особое знание, она находится в родст­ве «со всем, что есть», она знается «с будущим в быту», и потому мир для нее предстает в первозданной его простоте. Однако поэт не имеет права выносить эту правду в ее чистом виде, он должен создать мир более сложный: простота в этом случае, наверное, похожа на эссенцию, которая должна быть разбавлена, чтобы ее можно было использовать:

 

Но мы пощажены не будем,

Когда ее не утаим.

Она всего нужнее людям,

Но сложное понятней им.

 

Фигура поэта неоднократно предстает перед нами в творчестве Пастернака. Нередко он обращается в своих стихах к образам художников прошлого и со­временности: Шекспир, Пушкин, Блок, Маяковский. Шопен, Мейерхольд — вот герои его произведений и их адресаты. У поэта особая судьба. Поэтами дейст­вительно рождаются, это судьбой данный дар. Поэт есть такое же явление природы, как деревья, как море. Пастернак в какой-то степени романтизирует судьбу художника. Особенно это чувствуется в цикле «Темы и акации», неназванным героем которого стал один из поэтических кумиров автора, Пушкин. Герой дан у Па­стернака скорее как тип, общий образец судьбы ху­дожника. Он есть стихия самой жизни, стихия природ­ная — автор дается к пушкинскому образу моря, со­единяя в нем одновременно «стихию свободной стихии с свободной стихией стиха». В поэтическом призвании равно заключены и свобода, и подчинение, поэтому в стихах появляется, наряду с образом свободной сти­хии моря, образ пустыни — где, как известно, был вру­чен герою пушкинского «Пророка» дар «глаголом жечь сердца людей».

Поэт вынужден платить за свой гений, платить от­казом от частного «я». Но при этом мир поэзии Пастер­нака не знает таких трагедий выбора между призвани­ем и личной жизнью, как, к примеру, у Маяковского, которому приходилось наступать «на горло собственной песне». Мир уравновешен своей сути — иначе он про­сто не смог бы существовать, поэтому автор говорит о трагическом противопоставлении поэта и действи­тельности. Конфликт, конечно, присутствует, но не в таких предельных формах, как у многих собратьев по творчеству. Более того, герой Пастернака не снимает часть вины за него и с себя:

 

Я послан Богом мучить

Себя, родных и тех,

Которых мучать грех.

 

Применительно к личности художника автор упо­требляет определения, которые вряд ли бы показались уместными кому-либо еще: поэт — заложник и долж­ник, раб; он — в плену и в долгу перед жизнью:

 

Жизнь ведь тоже только миг,

Только растворенье

Нас самих во всех других

Как бы им в даренье.

 

Судьба поэта потому полна испытаний и тягот:

 

...строчки с кровью — убивают,

Нахлынут горлом и убьют!

 

Целью творчества Пастернак считает самовыраже­ние, самоотдачу. Его не прельщает просто людская слава: поэт должен творить так, чтобы завоевать лю­бовь пространства. Мир этот ждет труда художника так же, как труда пахаря. Позт должен исполнить свое предназначение на земле несмотря ни на что: судьбой за него продуман распорядок действий, и он не вправе отказаться играть свою роль.

Сам Пастернак всей своей жизнью подтверждал свою верность провозглашенным им принципам поэти­ческого предназначения. Все, что им создано, несет на себе отпечаток тех идеалов духовности, которые он проповедовал в своих стихах. Он во всем пытался «дойти до самой сути», он был требователен к себе, к своему мастерству: известно, что он тщательно и по­долгу редактировал свои произведения (об этом с иро­нией говорит Маяковский в стихотворении «Тамара и Демон»: «И пусть, озверев от помарок, про это пишет себе Пастернак...»).

Борис Пастернак не склонен был приписывать по­эзии цели конкретные, практические, как делал это в какой-то мере тот же Маяковский. Поэт лишь отчас­ти заимствует у классической традиции представления о предназначении поэзии и дает ей новое определе­ние — поэзия-губка. Она впитывает мир целиком, что­бы потом, будучи выжатой, явить его людям, открыть им его — в этом ее высокое предназначение, ведь у по­эта особое, полное и первичное знание о мире. Лич­ность самого Пастернака — пример для многих его со­братьев: к примеру, А. Ахматова писала в своих стихах о желании «Пастернака перепастерначить». Пастер­нак — явление для русской литературы сакральное: он — Поэт.