По определению, символ — это один из способов скрытого сравнения. В отличие от других подобных литературных при­емов — метафор, гипербол и прочих, символы многозначны, то есть каждый человек воспринимает их так, как ему это нра­вится, и так, как он их лично понимает. Точно так же и в худо­жественном тексте символы появляются не столько благодаря сознательному расчету автора на то, что читатель увидит в них что-то конкретное, сколько по причинам подсознательным, за­частую они связаны с весьма абстрактными ассоциациями пи­сателя по отношению к разным словам, предметам и действи­ям. В какой-то мере символы могут послужить при раскрытии авторской позиции, но из-за неоднозначности их восприятия никаких точных выводов, как правило, сделать нельзя.

Поэма Александра Блока «Двенадцать» достаточно богата символикой, что вообще характерно для лирики серебряного века, и далее мы попытаемся собрать эти символы в некую единую систему.

Ритм первой главы «Двенадцати» выдержан в стиле на­родном, которым обычно сопровождались выступления ма­леньких кукольных театров — вертепов или разные скоморо­шьи представления. Такой прием сразу дает ощущение нере­альности. Тут же добавлен такой элемент, как огромный холст, весьма похожий на экран кинотеатра. Этот подход, в сочетании с постоянными контрастами «черное — белое», со­здает впечатление, что мы смотрим какой-то фильм или вы­ступление того же самого вертепа, и это впечатление не исче­зает до самого конца поэмы. Пейзаж опять-таки графичен: белый снег — черное небо — ветер — огни. Эти легко представимые детали отнюдь не придают реальности картинам, зато легко ассоциируются с кадрами из фильма «Термина­тор», который, в свою очередь, сюжетно связан с Апокалип­сисом. Черно небо, снег и огонь — вполне подходящие сим­волы для земли, над которой навис гнев Божий.

Для продолжения темы Страшного суда можно взять глав­ную песнь исландской «Старшей Эдды» — «Прорицание Вёльви». Согласно скандинавской мифологии, концу света предшествует трехлетняя зима, называемая «Фимбульветр», которая начинается с того, что волк поедает солнце. Во время этой зимы происходят братоубийственные войны, так про нее и говорится — «...время волков и троллей — великий блуд». На это прямо указывают некоторые детали «Двенадцати» — все тот же черно-белый пейзаж, сход проституток, даже волк имеется, — правда, в виде облезлого пса! По «Эдде», после этой зимы произойдет Последняя Битва, когда «хорошие» бо­жества — асы и герои выйдут против нехороших троллей, ве­ликанов, волка, Феприза и змеи Мидгард — «мировой змеи». Вспомним эпизод из последней главы, когда «двенадцать» гро­зят именно штыком псу, то есть волку, и снежным сугробам, в которых, как известно, справляют свадьбы ведьмы, тролли и прочая нечисть. Однако роль «двенадцати» в этой системе четко не определена — то ли это «хорошие» асы, то ли крова­вые тролли, пожиратели трупов, разжигатели мирового адско­го пожара, вместе с которыми — волк.

Двенадцать — ключевое число поэмы, и множество ассо­циаций можно связать именно с ним. Прежде всего это две­надцать часов — полночь, двенадцать месяцев — конец года. Получается какое-то «пограничное» число, так как конец старого дня (или года), а также начало нового — это всегда преодоление некоего рубежа, шажок в неизвестное будущее. У А. Блока таким рубежом стало падение старого мира. Не­ясно, что впереди. Наверное, «мировой пожар» вскоре пере­кинется на все сущее. Но это вселяет и некоторую надежду, ведь гибель старого мира обещает рождение чего-то нового. Так в христианстве, где избранные обретут рай, так у скан­динавов, где во время Последней Битвы рухнет мировой ясень Иидрасиль, обрушатся и небеса, и преисподняя (кста­ти, созданные из трупа некоего великана). Но спасутся неко­торые асы, и мужчина с женщиной, которые

 

Будут питаться

Росой по утрам

И людей породят.

 

Другая числовая ассоциация — это двенадцать апостолов. На это косвенно указывают и имена двух из них — Андрюхи и Петрухи. Вспомним и историю апостола Петра, трижды от­рекшегося от Христа за одну ночь. Но у А. Блока наоборот: Петруха за одну ночь трижды возвращается к вере и трижды вновь отступает. К тому же он — убийца своей бывшей воз­любленной.

 

Замотал платок на шее —

Не оправиться никак.

 

Платок, как петля, на шее, и Петр превращается в Иуду. А роль предателя Иуды играет Ванька (Иоанн).

 

И идут без имени святого

Все двенадцать — вдаль.

Ко всему готовы,

Ничего не жаль...

Их винтовочки стальные

На незримого врага...

 

А чуть раньше: «Эх, эх, без креста!» Получаются какие-то антиапостолы — с винтовками вместо креста, уголовники, грабители, убийцы, готовые стрелять хоть в сугроб, хоть в буржуя, хоть в собаку, хоть во всю Святую Русь, хоть в самого Иисуса Христа. И вдруг А. Блок неожиданно разрушает кон­цепцию антиапостолов — тем, что возглавляет их шествие, правда, невидимо для них, Иисус Христос с кровавым флагом! Еще одна важная деталь связана с этими «двенадцатью»: «На спину б надо бубновый туз!» Здесь можно подобрать разные объяснения. Во-первых, «двенадцать» — это каторжники, а туз — знак отличия от мирных граждан. Во-вторых, это кра­сочно наряженное языческое шествие, святочные колядки, например. В-третьих — крестный ход, тогда и Иисус Христос на месте. Далее, «туз» по-английски «асе», и снова вспомина­ются скандинавские асы, которых, кстати, было тоже двенад­цать. А может быть, это просто революционный патруль и красные тузы — опять-таки для отличия.

Сложная система символики Александра Блока не дает возможности сказать, кто такие эти «двенадцать». Но это не столь и важно. Благодаря символике поэма получилась весь­ма емкой. Здесь и история греха с последующей расплатой, и убийства с раскаянием и забвением, но самое главное — это идея гибели и поругания старого мира. Был ли он хорош или плох, уже не имеет значения. Падение свершилось, и можно только надеяться, что впереди будет нечто лучшее.