Откуда приходят в поэзию поэты? Кто из них про­сто прохожий, кто, поселившись в ней, остается навсег­да? И почему происходит так, а не по-другому? И когда мудрость поэта станет правдой жизни?

 

Взяться за руки не я ли призывал вас, господа?

Отчего же вы не вслушались в слова мои, когда

Кто-то властный наши души друг от друга уводил?..

Чем же я вам не потрафил? Чем я вам не угодил?

 

Московский житель Окуджава раздвинул границы города до пределов мира. Арбат — самая длинная улица вселенной, и земля на ней спасается любовью. Первые поэты всегда пели свои произведения. Их называли аэды, сказители, баяны. Окуджава вернул поэзию к ис­токам, истинным ее началам. И оказалось, что этого ждала целая страна, огромная и многонациональная. Оказалось, что этот высокий молодой человек с пижон­скими усиками, со своими тремя аккордами и слабень­ким, совсем не певческим голосом, которым тянул под гитару свои самодельные стихи, так, ни о чем, о друзь­ях и дружбе, о муравьях, кузнечиках, войне и дорогах, о любви и доброте, стал пророком и мессией. То есть стал тем, кем изначально должен быть поэт.

У Окуджавы нет проблемы «поэт и чернь». Его талант изливается на всех, на весь мир, и в доброте своей он каждому угоден. Уже тридцать лет вся страна поет, и ей не надоедает:

 

Ваше благородие, госпожа удача,

Для кого ты добрая, а кому иначе.

Девять граммов в сердце

Постой — не зови...

Не везет мне в смерти,

Повезет в любви.

 

Окуджаве везло в жизни. Его любили друзья и враги. Он умел отличать добро от зла, и зло чуралось его. По­воды для написания стихов у него ничтожны и темы мел­коваты по меркам нашего громкого времени. Но оказа­лось — сказанное шепотом услышано всеми. В малом столько же божественного, как и в великом. Благодать разлита в мире. Уметь видеть ее — особое свойство та­ланта Булата Окуджавы. Стоит вспомнить «Божествен­ную субботу, или Стихи о том, как нам с Зиновием Герд­том в одну из суббот некуда было торопиться»:

 

Божественной субботы

Хлебнули мы глоток.

От празднеств и работы

Закрылись на замок.

Ни суетная дама,

Ни улиц мельтешня

Нас не коснутся, Зяма,

До середины дня.

Как сладко мы курили!

Как будто в первый раз

На этом свете жили

И он сиял для нас.

Еще придут заботы,

Но главное в другом:

Божественной субботы

Нам терпкий вкус знаком!

 

Из мелочи, из глубоко интимного переживания вы­растает прекрасное стихотворение.

Стихи Окуджавы хорошо поются и, видимо, уже бу­дут петься всегда. Таково их внутреннее свойство. Они, как музыкальная шкатулка, содержат мелодию внутри себя. С ней они появляются на божий свет и с нею жи­вут на нем. Для его песен не нужно нот, да и как отли­чить, где песня, а где стихотворение? Они все в одной книжке и все одинаково хороши.

Множество строчек и отдельных фраз из поэзии Окуджавы ушло в язык, навеки осело в нем. Окуджаве повезло не меньше, чем Грибоедову. Его стихи, состоя­щие из дыхательных интонаций, простых образов и вос­хитительной грусти, врачевали душу народа. Что же такое его творчество? Авторская песня? городской ро­манс? Урбанизированная поэзия? Но куда отнести вот это:

 

У оврага кузнечик сгорает,

Рифмы шепчет, амброзию пьет

И худым локотком утирает

Вдохновенья серебряный пот.

 

Или вот это:

 

В земные страсти вовлеченный,

Я знаю, что из тьмы на свет

Шагнет однажды ангел черный

И крикнет, что спасенья нет.

 

Окуджава — это разряд высокого искусства. Это Че­хов, сочиняющий стихи. Он устремлен в настоящее, в прекрасную обыденность жизни. Он постоянно твердит мне, что красота —повседневный обиход бытия, и учит меня ценить ее приметы. Я помню предсмертные его кадры: он так и не стал стариком.

 

Кавалергарда век недолог,

И потому так сладок он.

Поет труба, откинут полог,

И где-то слышен сабель звон.