Русское общество сороковых годов XIX века — времени, в которое началась литературная деятельность Н. А. Некрасо­ва, — активно искало пути развития России. Тогда уже доста­точно четко определились такие течения и направления обще­ственной мысли, как официальная идеология, славянофиль­ство, западничество; в этот же период шло формирование ре­волюционной демократии, возглавляемой Белинским и Герце­ном.

Проблемой, избежать решения которой в тех условиях было просто невозможно, стало освобождение народа от крепостной зависимости. Борьба за интересы обездоленных, осо­знание грандиозности свершаемого вносили в жизнь человека, избравшего путь заступника русского пахаря, ощущение пол­ноты бытия и счастья. Общественное движение тех лет достиг­ло небывалого размаха. В мире искусства вновь и вновь под­нимался вопрос о назначении литературы, и в частности поэ­зии.

Неоднократно обращался к этой проблеме и Некрасов. Путь «обличителя толпы, ее страстей и заблуждений» поэт избрал еще в юности, но первые высказывания на эту тему относятся к более позднему времени.

21 февраля 1852 года, в день смерти Н. В. Гоголя, имя которого неразрывно связано с гражданственностью в литера­туре, Некрасов написал стихотворение «Блажен незлобивый поэт...» — первую поэтическую декларацию. На полюсах своей системы ценностей он обозначил внешне противоположные и внутренне враждебные понятия «спокойного искусства» и «ка­рающей лиры». Свой же тернистый путь Некрасов избрал давно, давно польза стала главной целью его поэзии, а любовь, ненависть — источником, питающим ее.

Следующим громким заявлением творческого кредо стало стихотворение 1856 года «Поэт и гражданин». Оно построено как диалог, и эта форма традиционна для русской литературы. Так были написаны «Поэт и толпа», «Разговор книгопродавца с поэтом» А. С. Пушкина, «Журналист, читатель и писатель» М. Ю. Лермонтова. Но диалог у Некрасова — это внутренний спор, борьба в его душе Поэта и Гражданина. Сам автор тра­гически переживал этот внутренний разрыв, часто предъявлял к себе те же претензии, что и Гражданин к Поэту. Гражданин в стихотворении стыдит Поэта за бездействие, в его понимании безмерная возвышенность гражданского служения затмевает прежние идеалы свободы творчества, новая высокая цель — погибнуть за Отчизну: «...иди и гибни безупречно».

По сути, в стихотворении две исповеди: каждый из героев открывает душу, и становится ясно, что в идеях оппонентов нет антагонизма. Лишь недостойная слабость, трусость меша­ют Поэту встать рядом с Гражданином.

 

Я призван был воспеть твои страданья,

Терпеньем изумляющий народ!

 

Эти строки Некрасов пишет в 1867 году в стихотворении «Умру я скоро. Жалкое наследство...». Поэт снова обращается к лозунгу, определяющему все его творчество.

В 1874 году Некрасов создает стихотворение «Пророк». Это произведение, безусловно, продолжило ряд, в котором уже стояли творения Пушкина и Лермонтова. В нем вновь гово­рится о трудности избранного пути, о божественном начале творчества:

 

Его еще покамест не распяли,

Но час придет — он будет на кресте,

Его послал бог Гнева и Печали

Царям земли напомнить о Христе.

 

Бог Некрасова очень мало похож на богов его предшествен­ников. Христос этого «Пророка» ближе к спасителю социалис­тов-утопистов, чем к тому, кого чтила православная церковь.

В 1877 году Некрасов определяет цели жизни каждого человека, в том числе и поэта: «Сейте разумное, доброе, веч­ное...» («Сеятелям»), еще раз обращается к теме жертвопри­ношения:

 

Кто, служа великим целям века,

Жизнь свою всецело отдает

На борьбу за брата человека,

Только тот себя переживет...

(«Зине»)

 

Итак, все творчество Некрасова утверждало мысль: «Поэ­том можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». В то же время автор этих строк не раз обращал внимание на то, что в его душе поэт и гражданин уживаются плохо. В стихотворе­нии 1876 года «Зине» он признавался:

 

Мне борьба мешала быть поэтом,

Песни мне мешали быть бойцом.

 

Некрасову было горько сознавать, что, стремясь быть бой­цом, он добровольно отрекся от поэтической свободы. Сожале­ния о потерянном многократно повторяются в стихах поэта:

 

Нет в тебе поэзии свободной,

Мой суровый, неуклюжий стих!

Нет в тебе творящего искусства...

(«Праздник жизни — молодости годы...», 1855)

 

Как мало знал свободных вдохновений,

О, родина! печальный твой поэт!

(«Умру я скоро. Жалкое наследство...», 1867)

 

Занятому журналистской работой — общественной борь­бой — Некрасову подчас тяжело давались его творенья:

 

Стихи мои — плод жизни несчастливой,

У отдыха похищенных часов,

Сокрытых слез и думы боязливой...

(«Безвестен я. Я вами не стяжал...», 1855)

 

Но даже Тургенев, не любивший Некрасова, был вынужден еще в 1856 году признать, что стихотворения поэта, «собран­ные в один фокус, жгутся». Секрет этого сам автор раскрывал в стихотворении 1858 года:

 

Стихи мои! Свидетели живые

За мир пролитых слез!

 

Ту же мысль мы встретим и в «Элегии» 1874 года: «...И песнь сама собой слагается в уме, недавних, тайных дум живое воплощенье...»

В 1855 году Некрасов с гордостью говорил о своем творче­стве:

 

Но кипит в тебе живая кровь,

Торжествует мстительное чувство,

Догорая, теплится любовь...

 

С годами к гордости стал примешиваться стыд. Далеко не всегда написанное создавалось в момент вдохновения: слиш­ком много было публикаций, призванных поддержать выма­ранный цензором «Современник». До конца жизни Некрасов раскаивался в создании послания в честь Муравьева-веша­теля...

Эти мотивы ощущаются в стихотворении «Умру я скоро. Жалкое наследство...»:

 

Не торговал я лирой, но, бывало,

Когда грозил неумолимый рок,

У лиры звук неверный исторгала

Моя рука...

 

Не только в преступлениях против таланта и совести обви­нял себя поэт. Гораздо резче он становился тогда, когда речь заходила об отступлении от дела борьбы. Необходимость и гражданский долг могли оправдать оду Муравьеву, но ничто не извиняло малодушия. Строгий в самооценке, Некрасов не стеснялся говорить о своих ошибках. Его упреки самому себе напоминают диалог Гражданина и Поэта:

 

Я за то глубоко презираю себя,

Что живу, день за днем бесполезно губя...

(1846)

 

И проклял я то сердце, что смутилось

Перед борьбой — и отступило вспять!..

(«Возвращение», 1864)

 

Поэт считал, что он не способен на подвиг, хотя и писал в «Пророке» о невозможности «служить добру, не жертвуя собой». Свою слабость Некрасов ненавидел, но ничего не мог изменить:

 

Я не продам за деньги мненья,

Без крайней нужды не солгу...

Но — гибнуть жертвой убежденья

Я не могу... Я не могу...

(«Человек сороковых годов», 1866 — 1867)

 

Процитированные строки вновь возвращают нас к стихо­творению «Поэт и гражданин» с его громким призывом: «Иди и гибни безупречно...» Гражданин из стихотворения уверен в своей правоте...

А вот у Некрасова порой появлялись сомнения, на время пропадало осознание смысла жизни. Момент такого духовного кризиса нашел отражение в стихотворении 1867 года «Зачем меня на части рвете...», которое заканчивается горьким при­знанием: «...Но умереть за что — не знаю».

Вообще, минуты хотя бы относительного душевного покоя редки для Некрасова. Поэта мучило то, что он оставлял родине «жалкое наследство», что его стихи не находили Отклика в народе:

 

Но не льщусь, чтоб в памяти народной

Уцелело что-нибудь из них...

(«Праздник жизни — молодости годы...» )

 

Я настолько же чуждым народу

Умираю, как жить начинал.

(«Скоро стану добычею тленья...», 1876)

 

Особое место в творчестве Некрасова занимают стихи, по­священные его Музе. Этот образ, парадоксальный с традици­онной точки зрения, впервые появляется в 1848 году в стихо­творении «Вчерашний день часу в шестом...». Родной сестрой Музы оказывается крестьянка — униженная, опозоренная, из­биваемая кнутом. В 1855 году Некрасов уточнил характерис­тику, используя те же образы:

 

...свой венец терновый приняла

Не дрогнув обесславленная Муза

И под кнутом без звука умерла.

(«Безвестен я. Я вами не стяжал...»)

 

Вдохновительница поэта — Муза несчастная, повержен­ная, «Муза мести и печали», гордая, стойко принимающая удары судьбы, ненавидящая, мстящая и в то же время любя­щая, прощающая, падшая, «униженно просящая» — все это слито в образе, который у Некрасова перестает быть символом, воплощением высокого творчества, а становится вполне зри­мым персонажем, обретшим плоть, характер и судьбу. Муза наделена чертами женщины из народа, который говорит ее устами. Лишая жительницу Олимпа таинственности, Некрасов опускает ее на землю:

 

Но рано надо мной отяготели узы

Другой, неласковой и нелюбимой Музы,

Печальной спутницы печальных бедняков...

(«Муза», 1852)

 

И она показывает поэту, как Вергилий Данте, «бездны темные Насилия и Зла, Труда и Голода».

Все вышеупомянутые черты были перечислены в стихотво­рениях «Муза» 1852 года и «Зачем насмешливо ревнуешь...» 1855 года. Эти два подробных описания вдохновительницы поэта в 50-х годах появились совсем не случайно. Некрасов как родоначальник социальной поэзии, для которой не было запретных и непоэтичных тем, стремился доказать, что его дело освящено. В его лирике постоянно звучит полемика с Пушкиным, Муза которого «веленью Божию... послушна». Некрасов противопоставляет ей Музу-рабу, верно служившую народу в течение всей жизни поэта.

В последние годы тяжелобольной Некрасов все чаще воз­вращался к своей Музе, словно она могла разделить с ним одиночество и тоску. «О Муза! Ты была мне другом, приди на мой последний зов!» — писал поэт во «Вступлении к песням 1876—1877 годов». Поэт все сильнее верит, что в стихах — его бессмертие и спасение, а Муза идет с ним рука об руку к последней черте, оглядываясь, так же как и он, на прожитую жизнь и заново оценивая ее:

 

Меж мной и честными сердцами

Порваться долго ты не дашь

Живому, кровному союзу!

(«О Муза! я у двери гроба!», 1877)

 

Хотя болезнь не победила таланта Некрасова, душевные и физические страдания вошли в его стихи. Небывалый образ Музы-смерти появляется в стихотворении 1877 года «Баюшки-баю»:

 

Где ты, о Муза! Пой, как прежде!

«Нет больше песен, мрак в очах;

Сказать: — Умрем! Конец надежде! —

Я прибрела на костылях!»

 

Муза поэта состарилась и умирала вместе с ним, но, как и раньше, она была «сестрой народа»:

 

О Муза! Наша песня спета.

Приди, закрой глаза поэта

На вечный зов небытия,

Сестра народа — и моя!

(«Музе», 1876)

 

Подводя итоги творчества Некрасова, нельзя не вспомнить стихотворение «Элегия» 1874 года. Оно написано за четыре года до смерти поэта, но обобщает основные мотивы, встречав­шиеся в лирике его автора. Здесь и размышления о назначении поэзии, и оценка достигнутых результатов, и мысли о судьбах народа. В стихотворении звучат отголоски пушкинской лири­ки. «Элегия» перекликается с произведениями «Деревня»,

«Памятник», «Вновь я посетил...», «Эхо». Полемика Некра­сова-гражданина с «чистым искусством» продолжается. Вновь мы видим и Музу создателя «Элегии», оплакивающую народ­ные бедствия. В этом стихотворении поэт произнес слова, клю­чевые для понимания его творчества: «Я лиру посвятил народу своему».