Не надо мне ни серебра,

Ни золота, а дай, Господь,

Чтоб землякам моим

И каждому крестьянину

Жилось вольготно, весело

На всей святой Руси!

Н.А. Некрасов

 

Иди к униженным,

Иди к обиженным —

Будь первый там.

Там же

 

Счастье человеческое. Кто знает, что это такое? Может тот, кто говорит о себе: «Я счастлив», объяс­нить значение этого слова, дать определение этому понятию?

Во все века философия, психология и искусство стал­киваются с этим вопросом. Во все века лучшие умы человечества пытались найти решение этой загадки. Возникали странные концепции «счастья после жиз­ни», нашедшие широчайшее применение в религиозных культах. Возникло понятие о некоем мифическом «смысле жизни», и якобы именно достижение «жиз­ненной цели» является настоящим счастьем. Но как ни бились мудрецы из мудрецов, они не нашли ника­кого «смысла жизни», никакого «эликсира счастья».

Из области философии вопрос о сущности счастья постоянно перемещался в область политики и куль­туры. Классическим образцом такого перемещения является поэма Некрасова «Кому на Руси жить хо­рошо» (разумеется, это одна сторона этого много­гранного произведения, но при рассмотрении темы настоящего сочинения нет нужды задумываться над политическими и социальными аспектами).

Семеро мужиков отправились в дальний путь, что­бы найти на Руси счастливого человека. Искали они простым способом: являлись к тому, в ком могли предполагать счастливца, и задавали вопрос в лоб: счастлив ли ты?

Но ни один из встреченных ими не смог похва­литься настоящим счастьем. В чем причина? Воз­можно, в том, что счастье в их понимании было про­сто невозможным. Например, поповское счастье — покой, почет, богатство. Какой может быть покой у «лекаря душ человеческих»? Какой может быть по­чет человеку, оторвавшемуся и от господ, и от кре­стьян? Какое может быть богатство у человека, жи­вущего «от щедрот» бедного, полуголодного кресть­янства? Очевидно, что счастье в том виде, как оно представлялось попу, было на Руси невозможным.

То же и с помещичьим счастьем. Ведь чего хоте­лось этим оболт оболдуевым?

 

... Нам жаль, что ты, Русь-матушка,

С охотою утратила

Свой рыцарский, воинственный,

Величественный вид!

 

Помещичья мысль не может желать ничего, кро­ме как валящихся в ноги крестьян, красивого дома да псовой охоты. Не может помещик найти себе сча­стья в послереформенной России! Ведь нет ничего, что заменило бы ему старые порядки. Он не может найти спасения даже в работе, ибо не умеет и не же­лает работать:

 

Трудись! Кому вы вздумали

Читать такую проповедь!

 

Ни помещик, ни поп, ни Ермил Гирин — никто не может похвастаться счастьем. Нет в этой стране счастья тем, кто мог бы быть счастлив в ином мес­те. Нет на Руси счастья ни мещанству, ни предпри­имчивости, ни честности.

И вот, подведя читателя вплотную к мысли о том, что нет на Руси счастья, Некрасов вводит в поэму образ счастливого человека. Дьяков сын, Григорий Добросклонов голоден (более голоден, чем даже кре­стьяне), беден, и нет у него ничего, кроме головы, кроме таланта видеть и передавать увиденное сло­вами. Он никак не может быть счастлив с точки зрения попа или помещика. Ему уготованы «чахот­ка и Сибирь» — и тем не менее, он воистину счаст­лив. Его счастье недоступно ищущим покоя, ибо как трусу не понять радости боя, так обывателю не понять, насколько счастлив борющийся. Счастье Григория в том, что он мог увидеть Русь такой, ка­кая она есть:

 

Ты и убогая,

Ты и обильная,

Ты и забитая,

Ты и всесильная,

Матушка Русь!..

 

Счастье его в том, что он сознательно выбрал свой путь— путь «народного заступника». Счастье его в том, что он смог «петь воплощение счастья народ­ного! »

Несомненно, что и для самого Некрасова счасть­ем была именно борьба. Но это вовсе не означает, что лишь в борьбе можно обрести счастье. По-мо­ему, счастье — в том, чтобы жить жизнью, для ко­торой создан. Для мещанина счастье — одно, для революционера — другое. Однако Русь, к сожалению, никому не может дать покоя. И лишь рожденные для борьбы могут стать на Руси счастливыми.