Посох мой, моя свобода —

Сердцевина бытия,

Скоро лъ истиной народа

Станет истина моя?

О. Мандельштам

 

Поиск ответа на вопрос, вынесенный в эпиграф со­чинения, проходит через все многогранное творчество поэта и его нелегкую судьбу. Осип Мандельштам про­явил большой талант и мастерство во многих литера­турных жанрах. Он и поэт, и прозаик, очеркист, эссе­ист, переводчик, литературный критик... Но прежде всего Мандельштам — это поэт. Лирическое восприя­тие мира в его творчестве преобладало над прочим. По­этому наиболее популярна его лирика.

Имя Мандельштама становится известно в 1910 го­ду, когда в журнале «Аполлон» публикуются его пер­вые стихи. Причем Мандельштам сразу же входит в число наиболее популярных поэтов. Вместе с Нико­лаем Гумилевым и Анной Ахматовой он стал основате­лем нового направления — акмеизма.

В творчестве Мандельштама можно условно вы­делить три периода. Первый приходится на 1908— 1916 годы. Уже в ранних стихах поэта чувствуется интеллектуальная зрелость и тонкое описание юно­шеской психологии. Трудная адаптация к жизни, ощущение одиночества в годы взросления, перепады настроения, так свойственные этому возрасту, хоро­шо переданы в следующем стихотворении:

 

Из омута злого и вязкого

Л вырос тростинкой шурша,

И страстно, и томно, и ласково

Запретною жизнью дыша.

И никну, никем не замеченный,

В холодный и топкий приют,

Приветственным шелестом встреченный

Коротких осенних минут.

Я счастлив жестокой обидою,

И в жизни, похожей на сон,

Я каждому тайно завидую

И в каждого тайно влюблен.

 

О. Мандельштам сравнивает жизнь с омутом, злым и вязким. Из многих его ранних стихотворений нам передается смутная тоска, «невыразимая пе­чаль». Но все-таки главное в них — поиск цельности, попытка постичь окружающий мир, «из глубокой пе­чали восстать».

Со временем восприятие поэтом окружающего мира становится более полным. Таким, что мы сами начина­ем его видеть по-новому. Он наполнен чувствами и красками:

 

На бледно-голубой эмали,

Какая мыслима в апреле,

Березы ветви подымали

И незаметно вечерели.

 

Образ «незаметно вечереющих» берез поражает нас глубиной ощущения поэтом природы, осознания себя ее частью.

Уже в раннем творчестве О. Мандельштама начина­ет обрисовываться главная тема его поэзии — тема об­щечеловеческой, не знающей границ культуры. В сти­хах Мандельштама мы не найдем прямого изображе­ния важных общественных событий того времени. Каждый этап развития человечества оценивается по­этом как новая степень развития культуры. Это хоро­шо видно в его цикле «Петербургские строфы». Город­ской пейзаж Мандельштама насыщен историческим со­держанием. Поэт создает также стихи о музыке и музыкантах, о творчестве. Обращение к этим темам позволяет поэту высказать идею единства мировой культуры. Русскую культуру О. Мандельштам видит универсальной:

 

И пятиглавые московские соборы,

С их итальянскою и русскою душой,

Напоминают мне явление Авроры,

Но с русским именем и в шубке меховой.

 

На 1917—1928 годы приходится второй этап творче­ства О. Мандельштама. Исторические потрясения этого времени не могли не найти отклика в душе поэта. Сти­хотворение «Век» передает нам ощущение Мандельш­тамом трагизма истории:

 

Век мой, зверь мой, кто сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки?

Кровь-строителъница хлещет

Горлом из земных вещей,

Захребетник лишь трепещет

На пороге новых дней.

 

Поэт считает, что в революции есть сила, способная принести ожидаемое, но для этого «снова в жертву, как ягненка, темя жизни принесли». В стихах Мандельш­тама появляются образы голодающего, «умирающего Петрополя», ночи, «темноты», человека, который «изу­чил науку расставаний». Свою неуверенность в успехе политических преобразований того времени поэт вы­сказывает в стихотворении «Проспавши, братья, су­мерки свободы!..» Его вывод таков:

 

Ну что ж, попробуем, — огромный неуклюжий,

Скрипучий поворот руля.

Земля плывет. Мужайтесь, мужи,

Как плугом океан деля...

 

Циклом стихов об Армении, написанным осенью 1930 года, открывается третий этап творческого пути О. Мандельштама. Эти стихотворения проникнуты чув­ством любви и братства разных народов, поэт говорит о том, что общечеловеческое выше национального. Как истинный художник, О. Мандельштам не мог закрыть глаза на происходящее вокруг него. И после трехлет- него перерыва (1926—1929) он возобновляет свой разго­вор с веком. Трагизм судьбы народа и страны вновь становится центральным в его творчестве. В стихах этого периода мы видим и смятение поэта, и его боль, и отчаяние от видений «грядущих казней». Иногда Мандельштаму становится «страшно, как во сне»-. Та­кие стихи, как «Старый Крым», «Квартира тиха как бумага», «За гремучую доблесть» и резкое стихотворе­ние против «кремлевского горца» (Сталина) фактичес­ки стали приговором поэту. О. Мандельштам не мог молчать тогда, когда большинство молчало. В резуль­тате мы имеем потрясающе глубокий социально-психо­логический портрет Сталина:

 

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются глазища

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкогиеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, дарит за указом указ —

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз...

 

С одной стороны, эти строки описывают конкретно­го человека, с другой — мы видим обобщающий образ диктатора. Типична и обстановка в обществе, задушен­ном произволом властей:

 

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны...

 

Реакцией власти на эти стихотворения стал арест О. Мандельштама и его последующая ссылка. После отмены ссылки поэту разрешили поселиться где он за­хочет, кроме двенадцати крупнейших городов страны. Он едет в Воронеж. Там Мандельштам очень остро ощущает свою оторванность от привычного круга об­щения. Мы слышим его отчаяние: «Читателя! Советчи­ка! Врага! На лестнице колючей разговора б!»

Фактически оказавшись отрезанным от внешнего мира, поэт начинает терять чувство реальности. В его творчестве появляются мотивы вины перед народом, перед Сталиным. Мандельштам пишет, что он входит в жизнь, «как в колхоз идет единоличник». Кажется, что он отказался от всего, чем дорожил ранее. В его душе произошел надлом. И в этом был самый большой ужас наказания поэта «полулюдьми», фактически ли­шившими его голоса. Трудно представить, что человек, ни за что на свете не соглашавшийся «присевших на школьной скамейке учить щебетать палачей», мог со­здать цикл оправдательных стихов о «вожде народов». К этим стихам нельзя относиться иначе как к воплю загнанного в ловушку человека.