..Не много надо было наблюдательности,

чтобы видеть человека много видевшего и «бывалого».

Н. Лесков

 

Николай Семенович Лесков — самобытный русский писа­тель, популярность которого растет год от года. Чем больше и ча­ще возникает разговоров о загадочной русской душе, тем охотнее вспоминают Лескова, полно, своеобразно и реально показавшего русского человека без прикрас, со всеми его противоречиями. Его произведения парадоксальны, лубочные на первый взгляд, они не так однозначны, как могут показаться поначалу.

Патриотический рассказ «Левша» при серьезном и деталь­ном рассмотрении оказывается намного сложнее. Да, рассказ повествует о мастерстве тульских оружейников, сумевших подковать малюсенькую металлическую блоху. «На каждой подковке мастерство имя выставлено: какой русский мастер ту подковку делал... моего одного имени нет... Я мельче этих подковок работал: я гвоздики выковывал... там уж никакой мелкоскоп взять не может...» —говорит о своей работе Лев­ша.— А работают бедняки без «мелкоскопа», а у нас глаз так пристрелявши...» Но в результате этой удивительной, почти фантастической работы блоха перестала танцевать, «вариации делать». В этом, вероятно, вина не тульских мастеров, золо­тые руки которых способны творить чудеса, а их господ, кото­рые заставляют крепостных выполнять любую свою прихоть, даже самую абсурдную. Это не гимн труду и русскому умель­цу, а скорее драматическое изображение его тяжелого поло­жения. Очень своеобразен и язык Лескова. Особенно в расска­зе «Левша». Народная этимология играет здесь особую роль. Хотя автор и говорит от первого лица, но народный язык, спе­цифический говор позволяет ему спрятаться за «чужими» сло­вами, не давая оценки событиям. Он лишь бытописатель, сто­ронний, но очень заинтересованный рассказчик. Тема само­родного русского таланта развивается Лесковым в повестях «Тупейных художник» и «Очарованный странник». У Лескова вечные вопросы. Господи, на что человек способен? На величайший взлет и величайшее падение.

В «Очарованном страннике» его герой похож на Илью Му­ромца. Илья Флягин — это прямая связь с Иванушкой из сказ­ки. Два Иванушки: дурачок и добрый молодец. Иван Флягин соединяет в себе характеры обоих Иванов, то есть его характер двойственный. Как всегда у Лескова, говорящее имя. Фляга — сосуд, что ни налей, будет носить в себе. Иван Флягин — огром­ная сила, но в рясе. Всю жизнь погибал, а не погиб, по-прежнему полон сил, с удивлением и восхищением смотрит на окружаю­щий мир. Он рвется из колеи, которая для него проложена судь­бой: «Я ведь много что происходил, мне довелось быть-с и на ко­нях, и под конями, и в плену был, и воевал, и сам людей бил, и меня увечили, так что, может быть, не всякий бы вынес...

— А когда же вы в монастырь пошли?

— Это недавно-с...

— И тоже призвание к этому почувствовали?

— М-м-м не знаю, как это объяснить, впрочем, надо пола­гать, что имел-с».

Он прошел все свои испытания. И что потом? Повествова­ние от первого лица позволяет создать доверительность, почти интимность. Особая доверительность реализуется и через ком­позицию. Вся эта вещь построена не традиционно, а как цепоч­ка новелл: крепостной форейтор — нянька — плен татарский— любовь — без имени; и подвиг — монастырь. Герой проходит различные «испытанья»: любовью, отношением к женщине, к ребенку. Он вырывается из-под чар судьбы, мечется. Дурацкая слепая сила кипит, убил ни за что монашка. И вот он в финале повести моленый сын. А за что ему монастырь? За убийство. Богатырь, который защищал родную землю, и убийца... Да и в монастыре силы его гуляют, страсти кипят. Идет человек во власти предсказанных чар и странствует он; герой, богатырь, мученик и убийца одновременно. Простой русский человек, жаждущий подвига, смиряющий себя во имя Бога или людей?

— Непременно-с: мне за народ очень умереть хочется.