«Леди Макбет Мценского уезда» в музыке, живописи, театре

 

Сюжеты классических произведений, вызвавших в свое время сенсацию, а иногда и равнодушие современников, не умирают, ибо в них есть нечто такое, что тревожит человека другой эпохи. Критик и литературовед Лев Аннинский, напи­савший книгу «Лесковское ожерелье», посвятил вторую главу целиком судьбе очерка Н. С. Лескова «Леди Макбет Мценско­го уезда». Глава интересна именно тем, что ставит проблему движения какого-то художественного текста в эпохах, разных точек зрения на один и тот же сюжет, новых интерпретаций. Прав критик, считающий, что судьба любой известной книги интересна сама по себе, но не менее интересны и мы, читаю­щие текст сообразно со своим временем, со своими духовными запросами, со своим опытом. Солидаризируясь с Толстым, Л. Аннинский убежден, что Н. С. Лесков — писатель будуще­го и то, что для Толстого было «будущим», для нас давно на­стоящее, и в этом настоящем есть волнующий сюжет совре­менного искусства о Катерине Измайловой.

В 1865 году русский читатель познакомился с трагичес­кой историей лесковской героини и, может быть, посчитал ее нетипичной для России, случайной, тем более что в названии указание на шекспировскую реалию, а может быть, сам сюжет показался достойным уголовной хроники, а не беллет­ристики, тяготеющей к обобщениям. Русская женщина, воз­веденная на пьедестал Пушкиным, Тургеневым, Некрасо­вым, и вдруг... убийца.

1930 год стал переломным в судьбе лесковского текста. Дмитрий Шостакович написал по мотивам очерка оперу «Ка­терина Измайлова», в которой соединились «сатира», гро­теск, бытовая характерность и пафос с иронией». За музы­кальной концепцией целого слушатель прочитывал и этичес­кую мысль композитора, который не заостряет внимание на злодействах героини, а, напротив, идет как бы вразрез с поэ­тическим образом русской женщины в культуре (литературе, музыке, живописи) XIX века — женщины — страстотерпицы и терпеливицы, и музыкальными средствами рисует натуру бунтующую, своевольную, горячую. Жестока, нахраписта, во­инственна у Шостаковича толпа. Шостакович откровенно идеализирует героиню? И да и нет. Толпа у Шостаковича — та темная сила, из которой произошла сама героиня, и тем­ный инстинкт, злоба, месть толпы Катерине и Сергею созвуч­ны преступлениям любовников. Бушующий в опере музы­кальный огонь передает мне, человеку 90-х годов XX века, и суть революционных событий в России 20—30-х годов, и суть любой эпохи, когда человек и общество забывают Бога. За такое новаторское прочтение классики Шостакович был нака­зан: в 1936 году появилась статья «Сумбур вместо музыки». Кто-то, видно, «раскусил» оперу и за ее причудливой поэти­кой угадал «досье» на революционную новь. В 1931 году режиссер МХАТа Алексей Дикий задумал сделать из «Леди Макбет» «нечто жизнерадостное, сочное, густое, реально-ощутимое, национально-определенное». Ди­кому нужна была не шекспировская злодейка в русском ва­рианте, а добрая душа, «безбровая, веснушчатая и русоволосая», но... заблудившаяся в «темном царстве» купцов. Убий­ство свекра Катериной было изъято вовсе, а убийство мужа трактовалось как самозащита. Кустодиевские иллюстрации к лесковскому тексту сделали свое дело: его красивые, добро­душные, толстые купчихи, вальяжно приглашающие разде­лить радость телесной сытости и духовной неискушенности, конечно, отличались от тонкобровой, слегка демонической сестрицы по имени Катерина Измайлова, но именно они-то и повлияли на стилистику спектакля Дикого...

В конце 70-х годов на сцене театра имени Маяковского в роли Катерины Измайловой выступила любимая всеми Ната­лия Гундарева (режиссер Андрей Гончаров). Еще одна версия лесковской трагедии, но уже московская. Прекрасно пишет об атмосфере 1-го действия Лев Аннинский: «Тяжелая дубо-вость купеческого дома — лестницы, галереи. Ощущение замкнутости, спертости; коричнево-сизый сумрак; только алая рубашка Сергея мелькает в сумраке, да алый атлас одеяла — цвет крови...» На сцене разрывала себе душу Катерина Львовна не от чувства греховности за совершенные зло­деяния. Нет, от любви к Сергею, которую он предал там, в остроге. Да, Гундарева играла «невиноватую» и «неоценен­ную» женскую любовь... Как вдохновенно аплодировали женщины в зале, рыдая над своей, может быть, несостояв­шейся бабьей судьбой!» Мне очень понравилось у критика о нас, «заплаканных и гордых», которые в лице Катерины— Гундаревой отомстили мужьям-изменникам... Андрей Гонча­ров убежден, что на алтарь любви Катерина Измайлова при­несла все, даже собственную жизнь. И хочется задать вопрос: «А чужие жизни не в счет? Почему к ним нет сострадания!» Да, такие интерпретации уводят нас от истинного Лескова с его неприятием звериного, темного, безбожного начала.

Илья Глазунов, художник, певец русских мотивов, поста­рался вовсю, чтобы снять вопрос: «За что убивали православ­ных православные? Почему рука не дрогнула?» Лесковский вопрос. Лесковский мотив. Иконы, лампады, свечи — извеч­ные атрибуты старины. Тонкий профиль Катерины Измайло­вой на фоне зелено-голубого простора. Нет, это не она, не лесковская героиня... Где бессмертное: «Мне отмщение, и аз воз­дам?» Кто же нам объяснит загадку русской души до конца?