Личность в процессе самопознания, само воплощения, раз­вития — главная тема творчества М. Ю. Лермонтова. Очень показателен характер большинства его стихотворений ранне­го периода: это лирические зарисовки, отрывки из дневни­ка — недаром часто он их озаглавливает, как дневниковые записи — датой или словами «отрывок», «исповедь», «моно­лог». Лирика Лермонтова — летопись становления души, их исповедальности, абсолютной искренности — истинное худо­жественное открытие автора. События духовной жизни инте­ресуют поэта в момент их свершения, становления. Его вол­нует сам процесс внутреннего движения. Лирический герой всего лермонтовского творчества предельно близок автору, в его портрете заключены все важнейшие конфликты бытия, все, что в жизни автора не случайно, но является знаком Судьбы.

Всему внутреннему строю Лермонтова глубоко соответст­вует бунтарский, байроновский романтизм — с его культом тайной избранности личности, высокой Судьбы, борьбы с Роком, тяги к миру — и отторжения от людей.

Тема одиночества очень характерна для всего творчества М, Ю. Лермонтова. «И скучно и грустно, и некому руку по­дать в минуту душевной невзгоды». Его лирический герой мучается от сознания невозможности что-либо изменить в этой жизни, и наступает разочарование: «Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть».

Лирический герой Лермонтова, анализируя свои чувства и состояние, в стихотворении «Дума» приходит к выводу, что эти настроения характерны для его времени: «Печально я гляжу на наше поколенье. Его грядущее — иль пусто, иль темно».

Размышляет, хоть и несколько иначе, Лермонтов о судь­бах своего поколения и в «Герое нашего времени». Например, Грушницкий принадлежит к светскому обществу, характер­ной чертой которого является бездуховность. Печорин же, принимая условия игры, находится как бы над обществом, понимая, что там «мелькают образы бездушных людей, при-личьем стянутые маски».

Мотив неразделенной, несчастной любви звучит как в «Герое нашего времени», так и в лирике поэта:

«Любить? Но кого же? На время — не стоит труда. А вечно любить невозможно».

Или стихотворение «Я не унижусь пред тобой...»:

 

Начну обманывать безбожно,

Чтоб не любить, как я любил,

Иль женщин уважать возможно,

Когда мне ангел изменил?

 

Не то ли же самое случилось однажды с Печориным, сде­лало его жестоким и по отношению к княжне Мери и к Бэле? Лишь намек на разгадку видим мы в истории его отношений с Верой...

И лирический герой Лермонтова, и Печорин в своем оди­ночестве тянутся к природе, умеют видеть ее красоту. И здесь тема одиночества звучит с необыкновенной силой. Природа словно подчеркивает его:

 

Выхожу один я на дорогу,

Сквозь туман кремнистый путь блестит,

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

 

Одиноко растет «на севере диком» сосна, мечтая о далекой пальме; одиноким остается утес-великан из стихотворения «Утес».

Одинок был сам поэт и в жизни, и в своем творчестве. Еще в юности он словно предсказал свою судьбу и дал свой лири­ческий портрет в стихотворении, которое, по сути, стало про­граммным:

 

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

 

Первоначально, в ранний период, тема одиночества рас­крывается им традиционно. Подражая Байрону, юный поэт противопоставляет своего лирического героя серой, бездуш­ной толпе. Но вот уже в 1830 году в стихотворении «Стансы» появляется неожиданная нота:

 

Я к одиночеству привык,

Я б не умел ужиться с другом;

Я б с ним препровожденный миг

Прочел потерянным досугом...

На светлый запад удалюсь,

Вид моря грусть мою рассеет.

Ни с кем в отчизне не прощусь —

Никто о мне не пожалеет!..

 

Оказывается, одиночество лирического героя не навязано ему миром, но избрано им добровольно как единственно воз­можное состояние души. Ни друг, ни отчизна не составляют необходимых элементов его существования. Бездомье героя — ему мученье, но и его единственный путь!

Отсюда начинается новая, именно лермонтовская трактов­ка темы одиночества — изгнания — странничества. Одиноче­ство странника — особое, ибо оно избрано им добровольно. Непонимание окружающим миром становится не клеймом проклятия, но знаком высокого избранничества в стихотворении «О, полно извинять разврат!». К поэту, певшему «...о вольности, когда Тиран гремел, грозили казни», автор обра­щает удивительный призыв:

 

Изгнаньем из страны родной

Хвались повсюду, как свободой...

 

Мир отвергает героя, изгоняет — но и герой отвергает этот мир, уходит от него.