А. С. Пушкин и М. Ю. Лермонтов внесли значительный вклад в отечественную литературу, положили начало разви­тию новых традиций в русской словесности.

Пушкин и Лермонтов — почти современники. Но форми­рование пушкинской поэзии происходило в момент подъема общественного самосознания после победы в войне 1812 года. Лермонтов же начал писать после разгрома декабристов, в 30-е годы. «Ничто не может с большей наглядностью свиде­тельствовать о перемене, происшедшей в умах с 1825 года, чем сравнение Пушкина с Лермонтовым», — писал А. И. Гер­цен. Поэтому у двух великих поэтов, живших в разные исто­рические эпохи, были свои особенности в постановке жизнен­ных вопросов, в том числе и проблемы назначения поэта и поэзии.

В своих ранних стихотворениях, написанных до декаб­ристского восстания («Лицинию», «Вольность», «Андрей Шенье»), Пушкин видит назначение поэта как вдохновителя идей «вольности святой», прославляющего «свободу мыс­лей», чувств и творчества:

 

Хочу воспеть Свободу миру,

На тронах поразить порок.

 

Но после поражения восстания декабристов Пушкин по­чувствовал себя одиноким и вместе с тем лично ответствен­ным за судьбу народа и Родины. Он переосмысляет свои воз­зрения на то, какими особыми свойствами должен обладать поэт, чтобы достойно выполнять свое назначение. В стихотво­рении «Пророк» показано, как посланник Бога преобразует человека, всю его природу, чтобы сделать из него истинного поэта, пророка:

 

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

 

Но этого недостаточно: только пройдя через мучения и страдания, обретя цель, к которой призывает «Бога глас», человек становится поэтом-пророком и может нести людям свое вещее слово:

 

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

 

По убеждению Пушкина, душу поэта пробуждает глас Бога, который наполняет ее вдохновением, высокими и бла­городными чувствами. Только тогда поэт становится несрав­ненно выше обычных людей, он ищет уединения, общения с природой. Об этом Пушкин говорит в стихотворении «Поэт»:

 

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Тоскует он в забавах мира,

Людской чуждается молвы,

К ногам народного кумира

Не клонит гордой головы...

 

Стихотворения молодого Пушкина пользовались успехом у читателей. Но после восстания 1825 года отношение к твор­честву поэта изменилось. Массовому читателю, запуганному жестокой реакцией, пушкинская поэзия стала чуждой и не­понятной. Критики ругали каждое новое произведение вели­кого поэта. Пушкин это глубоко переживал. В стихотворении «Эхо» он сравнивает поэта с эхом, которое чутко откликается на все окружающие звуки жизни, но на его голос никто и ничто не отзывается:

 

Ты внемлешь грохоту громов,

И гласу бури и волов,

И крику сельских пастухов —

И шлешь ответ;

Тебе же нет отзыва... Таков

И ты, поэт!

 

Обида на читателя, чувство непонятости звучит и в сти­хотворении «Ответ анониму». Поэта огорчает, что «толпа» видит в нем лишь шута, развлекающего ее:

 

Холодная толпа взирает на поэта,

Как на заезжего фигляра...

 

Но тем не менее Пушкин не призывал поэта порвать с читателем, жить в одиночестве. По убеждению Пушкина, поэт не должен поддаваться соблазну восторженных похвал, изменять своим убеждениям, своему высокому предназначе­нию. Об этом он писал в стихотворении «Поэту»:

 

Поэт! не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдет минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:

Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

 

Пушкин говорит, что поэт должен идти «дорогою свобод­ной», бескорыстно трудиться, «усовершенствуя плоды люби­мых дум», относиться к своему творчеству самым строгим образом, обнародовать такие произведения, которыми он сам остался бы доволен. И тогда его творчество будет благородным подвигом во имя человечества.

Пушкин в стихотворении «Поэт и толпа» спорит с реак­ционными обывателями, критикой, называя их «чернью». Пушкин обрушивается с упреками на «толпу», которая пони­мает «пользу» только как материальную выгоду, не умеет ценить красоту:

 

Молчи, бессмысленный народ,

Поденщик, раб нужды, забот!

Несносен мне твой ропот дерзкий,

Ты червь земли, не сын небес;

Тебе бы пользы все — на вес

Кумир ты ценишь Бельведерский,

Ты пользы, пользы в нем не зришь.

Но мрамор сей ведь Бог!..

 

Пушкин считает, что поэт должен стоять выше такой толпы, что он рожден «для вдохновенья, для звуков сладких и молитв», а «не для житейского волненья, не для корысти, не для битв».

В стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотвор­ный...», написанном незадолго до трагической гибели, Пуш­кин подводит итог своей поэтической деятельности. Он видит свою заслугу перед Россией в том, что его поэзия пробуждала и воспитывала в людях «добрые чувства», что она всегда была связана с идеалами свободы:

 

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

 

Великое дело гениального Пушкина продолжал Лермон­тов, его достойный преемник. «Пистолетный выстрел, убив­ший Пушкина, пробудил душу Лермонтова», — писал А. И. Герцен.

В один день стихотворение «Смерть Поэта» сделало Лер­монтова знаменитым. Разнообразные чувства, отраженные в этом произведении, волновали душу Лермонтова: любовь к Пушкину, восхищение его гениальным даром, глубокая скорбь о его гибели и ненависть к подлым убийцам. Пуш­кин — это гений («...угас, как светоч, дивный гений...»), сво­бодолюбивый, смелый и независимый поэт с «гордой голо­вой», с «сердцем вольным и пламенными страстями». А по­губили его «жадною толпой стоящие у трона надменные по­томки известной подлостью прославленных отцов», которые направляли пистолет Дантеса:

 

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар

И для потехи раздували

Чуть затаившийся пожар?

 

Это они таятся «под сенью закона», перед ними «суд и правда — все молчи». Но Лермонтов грозит им суровым судом небес и потомков: «Есть грозный судия: он ждет...».

В стихотворении «Поэт» Лермонтов ратует за возрожде­ние лучших традиций русской поэзии. Он сравнивает поэзию с кинжалом. Когда-то грозное боевое оружие, верно служив­шее своему господину на поле битвы, кинжал теперь превра­тился в золотую игрушку, бесславную и безвредную. С такой судьбой сопоставляет Лермонтов и судьбу поэта в современном ему обществе:

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт, Свое утратил назначенье, На злато променяв ту власть, которой свет Внимал в немом благоговенье?

Лермонтов вспоминает прошлое, времена Рылеева и ран­него Пушкина, когда поэт был великой силой, которая звала и вдохновляла, указывала цели борьбы:

 

Твой стих, как божий дух, носился над толпой

И, отзыв мыслей благородных,

Звучал, как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

 

Такого поэта не видит Лермонтов среди своих современ­ников. Новые поэты разобщены с народом, замкнуты в своих личных переживаниях; они пишут исполненные внешней красивости, бессодержательные стихи. В конце стихотворения Лермонтов призывает современников возродить тради­ции гражданской поэзии, возвращаясь к пушкинскому об­разу:

 

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк"!

Иль никогда на голос мщенья

Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,

Покрытый ржавчиной презренья?

 

Лермонтов пишет стихотворение «Памяти А. И. Одоев­ского», узнав о его гибели на Кавказе. Самое ценное для Лер­монтова в друге — вера в людей и в будущее. Его судьба как поэта и гражданина трагична:

 

Из детских рано вырвался одежд

И сердце бросил в море жизни шумной,

И свет не пощадил — и Бог не спас!

 

И все же Одоевский до конца остался настоящим челове­ком, поэтом, гражданином:

 

Он сохранил и блеск лазурных глаз,

И звонкий детский смех, и речь живую,

И веру гордую в людей и жизнь иную.

 

Как и Пушкин, Лермонтов обращается в своем стихотво­рении «Не верь себе» к теме «поэт и толпа», но с далеко не традиционным подходом. Лермонтов сочувствует «молодому мечтателю», ценит его способность открывать в своей душе «родник простых и сладких звуков». Поэт не склонен презри­тельно отталкиваться от «толпы», которая предстает здесь не только как безликая масса, но и в скрытых драмах, трагедиях отдельных людей:

 

А между тем из них едва ли есть один,

Тяжелой пыткой не измятый,

До преждевременных добравшийся морщин

Без преступленья иль утраты!..

 

«Пророк» завершает тему «поэт и общество». Лермонтов­ский поэт, наделенный «всевиденьем пророка», начинает с того, чем пушкинский заканчивает: он идет к людям, но об­речен на одиночество.

 

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья:

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья.

 

Поэт-гражданин вызывает ненависть к себе. Люди отно­сятся к его проповеди любви и правды с озлоблением, они глухи к подлинной поэзии. Это была драма и Грибоедова, и Пушкина, и Лермонтова.

Пушкин и Лермонтов при всех имеющихся между ними различиями решали вопрос о назначении поэта и его поэзии, исходя из взглядов на поэта как на гражданина, борца за общественное благо, выразителя высоких идеалов и «добрых чувств».