Все философы, на протяжении двух с половиной тысяч лет всегда уделяли внимание проблеме судьбы, рока, действу­ющего вне зависимости от наших желаний и устремлений.

Стоило людям задуматься о собственном предначерта­нии, как встал вопрос о судьбе, о том, что существуют не­кие внешние силы, управляющие поступками людей, всей их жизнью.

Все мировые религии говорят о некоем божественном предназначении, предписании свыше, чему нужно следовать во что бы то ни стало.

Многие философские школы, как в прошлом, так и сей­час рассматривают проблему судьбы как нечто непостижи­мое, таинственное, мистическое.

Если мы обратимся к древнегреческой мифологии, ко­торую принято считать предтечей философии, то увидим, что даже верховного бога Олимпа Зевса-громовержца, по­велевавшего всеми и вся в мире, превосходили богини Мойры, которые плели нити судьбы независимо от желаний или поступков богов и Зевса в том числе.

Дать полное определение такому понятию, как судьба, крайне сложно. «Судьба» — это предопределение, неизбеж­ность, неотвратимость, зависимость от какой-либо таин­ственной силы свыше. К ней применимы разные эпитеты: злая судьба, трагическая судьба, судьба как стечение об­стоятельств, милостивая судьба — каждый вкладывает в понятие судьбы что-то свое.

Пушкин особенно внимателен к вопросам судьбы. Боль­шинство персонажей или противопоставляют себя судьбе, вступая в спор, бросая вызов, или подчиняются своей не­избежной участи. С точки зрения поэта, счастье или несча­стье, но в соответствии с судьбой, равно приносят состоя­ние свободы. Можно играть с судьбой, искушая ее, в на­дежде убедиться, что она помнит о тебе, но нельзя подчинить себе судьбу.

Героев Пушкина можно условно разделить на две раз­ные категории: играющие с судьбой, жаждущие предель­ной полноты жизни, а значит, свободные; и расчетливые, самоуверенные вступающие в поединок с судьбой, но обре­ченные на гибель, так как подчинили себя абстракциям, «неподвижным идеям». К первой категории можно отнес­ти Дон Гуана («Каменный гость»), Вальсингама («Пир во время чумы»), ко второй Германна («Пиковая дама») и Саль­ери («Моцарт и Сальери»).

Герои Лермонтова также пытаются пойти наперекор судьбе, вступая с ней в спор. Среди персонажей лермонтов­ских произведений также можно выделить два типа: демо­нический и гармонический. У каждого из них свои мотивы поединка с судьбой. Героев демонического склада (Печорин, Демон) безысходность и бесцельность существования по­буждали не дорожить жизнью и идти по краю пропасти. Они хотят обмануть судьбу, как Сальери и Германн. Гар­монические герои (Мцыри, например) в поединке с судьбой завоевывают свободу. В этом Мцыри близок героям Пуш­кина, мечтающим о разрушении преград, ограничений че­ловеческих возможностей (Гуан, Вальсингам). Рассмотрим на конкретных примерах различные категории героев Пуш­кина и Лермонтова, осмелившихся на спор с роком.

Дерзкий вызов бросает судьбе Дон Гуан — легендарный соблазнитель в трагедии Пушкина «Каменный гость». Вер­нувшись тайно в Мадрид, Дон Гуан случайно оказывается в окрестностях Антониева монастыря — места, где он встре­чает Дону Анну, и, охваченный любовным азартом, во что бы то ни стало намеревается добиться у нее согласия на свидание. Вначале Дон Гуан пользуется застывшими лю­бовными признаниями, что, по Пушкину, недостойно по­единка с судьбой. Но, желая соблазнить Дону Анну, Дон Гуан готов умереть у ног возлюбленной, он испытывает такой восторг любви, что готов обнять весь мир. Такой Гуан уже способен не подчинять себя судьбе, а играть с ней, стре­мясь перейти границу дозволенного.

Охваченный любовным восторгом от предстоящей встре­чи, Дон Гуан бросает вызов року, велит явиться статуе уби­того им командора и «стать у двери на часах». Тем самым герой прикасается к тайне счастья и гроба, любви и смер­ти. При встрече с командором он не трусит, а мужественно принимает пожатье «каменной десницы».

Ю. Лотман назвал гибель Дон Гуана самоубийством че­ловека. Но эта гибель не страшит, а наоборот, утверждает идею о свободе личности.

Если, несмотря на дерзость, в Дон Гуане «страх жи­вет» пред «тайной гроба», то Вальсингам («Пир во время чумы») победил его. В небольшом местечке Шотландии раз­разилась страшная беда: эпидемия чумы стала косить лю­дей. Но назло чуме устроен пир. Председатель пира Валь­сингам поет наперекор всему «буйную вакхическую песню, рожденную за чашею кипящей». Он вызывает чуму на бой, так как победил страх и получил в награду полную свобо­ду, презирающую опасность. Вальсингам не столько спо­рит с роком, сколько смело принимает его. При внешней противоположности священник, осуждающий молодых людей, на самом деле стремится к тому же — победить страх смерти. И Вальсингам, и священник идут к одной цели — к победе над судьбой, над собственной ограниченностью. Оба в состоянии взять на себя ответственность за выбор и говорить с судьбой на равных: и Дон Гуан, и Вальсингам, и священник не стремятся подчинить себе судьбу, испра­вить в ней что-то. Их вызов оправдан внутренней свободой и готовностью к любому повороту событий, им не страшна случайность. С воцарением свободы все становится возможным.

Так же мужественно спорит с судьбой юноша Мцыри из одноименной поэмы Лермонтова. Как и пушкинские герои, он стремится к беспредельности и на три дня бежит из мо­настырской тюрьмы. Мцыри убеждается, что десять лет, проведенных в монастыре, в «кельях длинных и молит­вах», не изменили его характера; он не отвык в обители от священных слов «отец» и «мать», не забыл, что у него есть родина, что она где-то там, где «в тучах прячутся ска­лы, где люди вольны, как орлы». А после поединка с бар­сом убедился, что в краю отцов был бы «не из последних удальцов». За три «блаженных» дня Мцыри расплатился жизнью, но все же оказался достоин поединка с судьбой.

Не таковы герои другой категории: у Пушкина — это Саль­ери и Германн, у Лермонтова — Демон, Арбенин, Печорин.

Уверенный в несправедливости мироустройства и опре­деляющий право на жизнь лишь пользой, Сальери наме­рен все исправить. Он берет на себя право решать, жить или умереть Моцарту. В убийстве Моцарта он ищет изме­нения своей собственной судьбы, но его надежды рушатся от одной простой мысли — «гений и злодейство не совмес­тимы». В Сальери погибает не только музыкант, но и че­ловек. Он раб абстрактных принципов и не имеет права на диалог с судьбой.

Битая карта в поединке с судьбой выпадает и Герман-ну. Человек «сильных страстей и огненного воображения», он скрытен, честолюбив, азартен в душе, расчетлив, на­стойчив и последователен в достижении цели. «Будучи в душе игроком, никогда не брал он карты в руки, ибо рас­считал, что его состояние не позволяло ему жертвовать не­обходимым, в надежде приобрести излишнее».

Однако природа Германна двойственна — он русский немец, холодный расчет борется со страстным воображени­ем. Желая исключить из жизни случай, он становится в то же время единственным, кто поверил в анекдот Томского. Но даже оказавшись в непривычной для него сфере случая, Германн продолжает пользоваться испытанными средства­ми, рассчитывая каждый шаг. В отличие от Дон Гуана и Вальсингама, Германн несвободен, его действия автоматичны. Даже соблазняя Лизу, он пользуется текстом романа. Германн не рожден для игры с судьбой. Не случайно, когда он идет испытывать свои карты, в другой комнате играют в вист — коммерческую игру, построенную на расчете, игру, которая в большей степени свойственна Германну. Попыт­ка подчинить или изменить судьбу, вторгнуться в мир не­предсказуемого не осуществилась еще потому, что Герман-на влекло не желание соприкоснуться с неизвестным, не стремление перейти границы дозволенного, а корыстный интерес: «Деньги — вот чего алкала душа его!». Дорогую цену заплатил герой повести, вступив в спор с судьбой, бро­сая ей вызов. Несвободный герой становится несвободным в крайнем выражении — в сумасшествии его мир сужается до трех карт.

Терпят поражения и «демонические» герои Лермонтова.

Печерин строго судит себя и на вопросы «зачем я жил?», «для какой цели я родился?» отвечает, что «жил, скорее всего, из любопытства». Возможно, было ему «назначение высокое, а в душе его силы необъятные, но он их растра­тил на приманки страстей, пустых и неблагодарных и стал «топором в руках судьбы». Ощущение бессмысленности жизни и желание вернуть себе интерес к ней через поеди­нок с судьбой, обостряющий чувства, показаны в повести «Фаталист». Сначала Вулич, потом Печорин, испытывают судьбу. У каждого на мгновение возникает иллюзия, что он победитель. Однако это не так. Вулич гибнет, Печори­ну, хотя пуля и просвистела у него над ухом, и удалось взять убийцу живым, не стало отраднее жить, к нему не вернулась вера. Проигрывает и Демон, «печальный дух из­гнанья», решивший воскреснуть через любовь, но погубив­ший свою надежду и еще более ожесточившийся. Так же и Арбенин, увидевший в Нине спасение от бесцельной и по­шлой светской жизни, не смог обмануть судьбу и повел себя с ней по законам своей прежней жизни. Таким образом, герои, пытающиеся обмануть судьбу, терпят фиаско.

Проанализировав истории различных пушкинских и лермонтовских героев, решившихся на спор с судьбой, мож­но сделать вывод, что, с точки зрения поэтов, достойна по­единка с роком только свободная личность, влекомая же­ланиями соприкоснуться с тайной жизни и смерти. Те же,

кто мечтает не о диалоге с судьбой, а об исправлении ее или о каких-то с ней счетах, достойны сожаления.